Затянувшаяся с обеих противоборствующих сторон пауза внезапно прекратилась — в дверь толкнули. Я намертво упёрся, и она не поддалась ни на миллиметр.
— Твою медь, заклинило что ли?! — раздался с той стороны голос Мерецкова, снова ставший истеричным и визгливым.
Толкнули сильнее, потом ещё сильнее и ещё. В какой-то момент дверь на секунду приоткрылась, и снова захлопнулось под моим нечеловеческим усилием.
— Прикиньте, её там держат! — завопил кто-то, чей голос я уже не разбирал. — Эй, вы чё там, охренели что ли? Выпустите нас!!!
Снова на мгновение повисла пауза и опять взорвалась криком:
— Пацаны, чё-то это туфта какая-то! Не похоже на ментов!
— Да побоку, кто там! Я им ща прям через дверь шмальну!
— Ты чё, полудурок, рикошетом щас сами пулю схлопочем!!
— А — а-а-а-а!!!
Тут силы мои не выдержали, я давно уже встал по-другому и теперь прижимал дверь спиной, упираясь одной ногой в лестничные перила и, создавая, таким образом, распорку. Нога от напряжения неимоверно затекла, и я решил по-быстрому переменить её, но только лишь опустил на пол, как в спину раздался невероятной силы толчок, дверь распахнулась, и я отлетел к стене, больно ударившись обо что-то локтем.
Силясь подняться, я видел, как из дверей выскочил Мерецков, одетый в гражданское, сжимающий в руке пистолет «Макарова» и помчался вприпрыжку к лестнице. Через секунду, оказавшись на ней, капитан столкнулся нос к носу со словно выросшим из-под ног, огромным, почти в полтора раза выше его, старшим оперуполномоченным Выхиным, лысым, со страшным выражением на лице, и поднимающим огромный, словно гиря, кулак. Преступник открыл рот, пытаясь что-то сказать, рука его повела пистолетом и тут Мерецкову, что называется «прилетело». Чудовищной силы удар Выхина буквально сбил капитана с ног, тот рухнул, как подкошенный, не успев издать ни звука. Интересно, уцелела ли челюсть, успел подумать я. А по подъезду уже гремел голос:
— Это милиция! Всем бросить оружие и лечь на пол!! При малейшем сопротивлении открываю огонь на поражение!
Я сидел на полу, ощущая одновременно дикую боль в локте и радость, что всё самое опасное миновало, впрочем, на всякий случай, предпочитая резко не вставать.
Через несколько минут всё было кончено. В кинофильмах про милиционеров, конечно, подобное мероприятие выглядит красиво — приезжает взвод бойцов с надписью «ОМОН» во всю спину, иногда прихватив ещё зачем-то пару кинологов с собаками, оцепляют здание, проводят молниеносный штурм. В нашем случае, прибыли Мельников с Выхиным и ещё один милиционер в форме, бронежилете и с коротким автоматом наперевес. Втроём они спокойно обезоружили Мерецкова и ещё двоих бритоголовых его подельников, чьи лица я не видел — когда зашёл в квартиру, они лежали, уткнувшись в грязный бетонный пол. В квартире был форменный свинарник на фоне недоделанного ремонта, повсюду валялись пустые бутылки из-под спиртного, сигаретные бычки, какие-то грязные банки и тарелки. В одной из комнат на топчане тихонько спал маленький, худой и немытый ребенок, укутанный каким-то немыслимым тряпьём. Вид у него был не очень здоровый, к тому же малыш выглядел как накачанный какими-то транквилизаторами, но он был жив, а это — самое главное!
Когда я, держа дите на руках, в компании Мельникова поднялся на пятый этаж и шагнул навстречу открывшей дверь Вере, то опять испугался, что она упадет в обморок. Но та просто разрыдалась, подхватила малыша, потом долго обнимала и целовала, то его, то нас с Мельниковым, совершенно не представлявших, что делают в такой ситуации, как успокоить неслабо спятившую от счастья мамашу. Когда, спустя десять минут, нам кое-как удалось напоить Веру Зятченко водой прямо из-под крана, что немного привело её в чувство, я предложил:
— Вера, вы позвоните мужу, пусть не выполняет теперь никаких требований и возвращается домой. И как только приедет, сразу явится ко мне на допрос! Это очень важно и срочно.
— Да, спасибо, я сейчас же позвоню и обрадую Стаса! — благодарно кивнула утиравшая с лица слезы большим мокрым полотенцем женщина.
— А кстати, я так и не успел у вас спросить, что от вашего супруга требовали преступники? — поинтересовался я.
— Акции. Они хотели перевести на себя его акции, — прозвучало в ответ.
25
Зосимыч, как всегда хитро прищурившись, протянул мне бокал коньяка, а второй поднял сам и провозгласил:
— Ну, за успех!
Коньяк хоть и был налит в обычные, а вовсе не специальные пузатые, как полагалось бокалы, был всё-таки настоящим армянским, а совсем не ожидаемая мною, привычная в нашей глухой провинции подделка. Аромат виноградных спиртов витал по комнате, кружа голову куда сильнее, чем их жидкая консистенция, которую мы маленькими глоточками пропускали внутрь, ощущая как от горла вниз и далее по телу расходится приятное и терпкое тепло.
Уютный воскресный вечер позволил мне, наконец-то, сделать небольшую передышку — закончилась круговерть неотложных следственных действий. За последние четыре дня моё внимание целиком заняли многочисленные допросы, запросы, постановления, обыски и несколько очных ставок. С обеда среды до позднего вечера субботы я напряженно работал, отрываясь лишь на сон и короткий отдых. Даже воскресное утро потребовало от меня присутствия на службе, а к обеду, когда стало понятно, что всё основное, что можно было сделать, для получения доказательной базы, сделано, а второстепенное может и должно подождать, потому что голова уже совсем ничего не воспринимала, отдельные мысли словно просачивались сквозь вату, а рука зачастила допускать в протоколах опечатки. Я, махнув на всё рукой, отправился домой, с трудом передвигая ноги и даже совершенно не ощущая довольно крепкого мороза.
Дома мы пообедали с Катей, которая сегодня собиралась возвращаться к скучающей без неё тётке. Веселушку Басю вчера забрали настоящие хозяева, формального повода оставаться дальше здесь у девушки не было, а фактически Катя видела, что последнее время я был очень занят и мне немного не до неё, что, вероятно, расстраивало мою подружку, хотя виду она совершенно не подавала. Потом я проводил Катю, с трудом волоча её не особо-то и тяжелую сумку, видимо, сказывалась дикая усталость последних дней. Возвращаясь, я расстраивался, что дом мой опять пуст, и что теперь придется вечерами как-то умудряться забегать ещё и в гости к Кате, несмотря на напряженный график работы, поскольку я успел привязаться к девушке так сильно, что уже с трудом представлял своё одинокое существование, когда она вернётся в Москву.
Вернувшись, я завалился спать прямо в одежде, хорошо, хоть ботинки снял, и проспал до вечера тяжёлым пустым сном, а когда проснулся, понял, что усталость и отупение не прошли. Бесцельно слоняясь по квартире, я размышлял, пойти ли к Кате, но не хотелось навязываться; или выбраться в магазин — купить пива, но не хотелось мерзнуть. Оставалась альтернатива — пить пустой крепкий чай и пялиться в экран телевизора на дурацкие воскресные программы. Поэтому я был несказанно рад, когда раздался звонок в дверь, и в квартиру ко мне завалился безо всякого предупреждения румяный с мороза Зосимыч с заиндевевшими усами, крепко и аккуратно прижимавший к себе двумя руками, опасаясь, как бы не порвался раздувшийся от содержимого, полиэтиленовый пакет.
Мы уселись на кухне. В пакете оказалась обещанная в своё время бутылка коньяка, шоколад, сыр, апельсиновый сок, минеральная вода, багет хлеба и копчёная колбаса. Запас сигарет я теперь всегда держал дома, а значит, меня сегодня не будут травить ядовитой примой, в общем, у нас имелось всё для приятного времяпрепровождения.
Мой приятель сделал глоток коньяка, заложил в рот тоненький ломтик сыра и блаженно зажмурился.
— Зосимыч, а ты, оказывается, гурман! — похвалил я.
— Ну так! А ты думал, я тут, етима, только портвейн глушить умею? — хохотнул Зосимыч. — Нет, брат, мы в приличных застольях тоже немного толк знаем.
Напиток волшебным образом одновременно расслаблял организм и бодрил разум. Я капнул еще немного магического зелья в наши бокалы и принялся греть свой двумя руками, вдыхая чудесный аромат. Да, это совершенно точно, коньяк настоящий и очень неплохого качества.
